В Институте Времени идет расследование (С иллюстра - Страница 112

112

— Квартира вовсе не твоя, — мстительно сказал я. — Ты незаконно влез туда. Вот и пришлось тебе сломя голову удирать через черный ход. А не лазь без спросу к своим двойникам, не лазь!

— «Без спросу»… А тебя кто просил туда лезть? Нахально занял комнату Левицкого, а Левицкий, значит, ночуй в сквере на скамейке?!

— Ага! — Я сочувственно покачал головой. — То-то Левицкий таким хриплым голосом спрашивал утром по телефону Левицкого! Простудился в сквере. И мозги, видно, отсырели за ночь. Неужели нельзя было как-то остроумней намекнуть своему двойнику о себе? И вообще вел ты себя нелепо!

Аркадий вдруг обиделся.

— Нелепо! Скажите пожалуйста, какой умный! А что мне было делать? Я, как понял из слов Макарыча, что мое место здесь занято, так сразу отправился к двойнику выяснять отношения: почему он сорвал эксперимент? Гляжу — нет его дома. Я пробрался потихоньку, в последнюю минуту проскочил; только я в комнате очутился, слышу — Анна Николаевна вышла, дверь на все запоры закрывает. А Аркадия нет как нет. Я уж начал дремать, вдруг слышу — условный звонок! Аркадий так звонить не станет, он просто будет дозваниваться погромче, чтобы Анна Николаевна открыла. Значит — здешний Борис. А мне с ним, сам понимаешь, ни к чему было встречаться, не повидав Аркадия. Ну, я, естественно, ходу из квартиры. Засел в скверике, жду. И он не выходит, и Аркадий не идет. Ждал я, ждал, потом примостился кое-как на скамейке и часа два-три поработал над собой… Ругал я этого Бориса последними словами, конечно, — чего ему дома не спится и не сидится! Утром звоню. Ты говоришь, почему я именно насчет снотворного напомнил? Да потому, что это — наверняка! Ему эти таблетки на всю жизнь запомнились, можешь не сомневаться! Но когда я в сквере опять увидел Бориса, я ему чуть морду не набил: ну чего он у меня все время под ногами толчется! И Аркадий куда-то провалился…

— Слушай, ты в самом деле думаешь, что камеру отправил за нами в прошлое здешний Аркадий? — спросил я.

Аркадий пожал плечами.

— А кто же еще? Он один все знал. Ну, расчетов у него не было, оказывается, но за два года он их вполне мог восстановить, принцип-то был ему известен… Про меня и про тебя знал тоже он один. Особенно про тебя. Никому другому и в голову не пришло бы включать автомат на двукратное возвращение! Нет, это-то дело ясное! Я вот чего не пойму — куда записка девалась?

Я со вчерашнего дня об этом думал, но все как-то мимоходом, а теперь вдруг ясно ощутил недостающее звено… Я уставился на асфальт тротуара, словно видел на нем веер расходящихся мировых линий, а среди них еще одну, никем из нас не вычерченную, не замеченную… У меня дыхание перехватило.

— Аркадий, — с трудом заговорил я, — ты помнишь, я рассказывал, что меня будто бы видели в одиннадцать вечера в лаборатории?

Аркадий нахмурился, стараясь сообразить.

— Ты думаешь, был еще один? — после паузы сказал он.

— Понимаешь, я ведь включил свою камеру на автомат… — начал я.

Я брел почти вслепую, пытаясь воссоздать ход событий, которых не видел и не увижу.

Но сейчас мне казалось, что я вижу… В лаборатории темно. Входит человек и зажигает свет. Он видит лежащего на диване Аркадия. Почему-то начинает расхаживать по лаборатории, с минуту стоит у окна, о чем-то раздумывает. Потом поспешно выходит из лаборатории, куда-то идет по боковой лестнице. Возвращается. Берет листки из записной книжки. Замечает мою камеру, зеленый глазок на пульте, подставку. Удивленно смотрит на все это, идет к камере. Входит внутрь, не зная, что камера послушно ждет, пока в нее ступит человек… любой человек, чтобы автоматически закрыться и бросить этого человека на три дня вперед… Туда, где меня — а теперь уже его — ждут объяснения с Линьковым и с Ниной… И похороны Аркадия…

Человек, который взял записку Аркадия… Человек, которого Нина видела в окне лаборатории, а Ленечка Чернышев — в коридоре… Борис Стружков… Еще один Борис Стружков!

— Я что-то не пойму, откуда он мог взяться? С какой линии? — медленно проговорил Аркадий.

— А я тебе объясню. После линии II не сразу возник «мой» мир, который мы обозначили на схеме цифрой III. Была еще одна, промежуточная линия. И вот откуда она получилась. Аркадий оставил записку… Утром ее нашли. Борис тоже ее прочел и расчеты твои видел. Он, наверное, не стал долго раздумывать, а сразу решил, пользуясь твоими расчетами, ринуться в прошлое.

— Тоже меня спасать? — жалобно спросил Аркадий.

— Вероятно, — согласился я. — Ну, а почему он появился так поздно и почему он не спас Аркадия, этого я не знаю. Одно несомненно: он почему-то — конечно, не по злому умыслу — взял записку, шагнул в камеру и… его швырнуло в двадцать третье мая уже на «моей» мировой линии. Он попал туда вскоре после того, как я отбыл в прошлое. Не позже чем через час. Задержись я немного, и мы бы встретились…

— Ну, это положим, — сказал Аркадий. — Ты ведь сначала должен был привести камеру в прошлое и оставить ее там включенной. Иначе как он мог бы ею воспользоваться?

— Да, верно, это я ляпнул… Но все равно факт остается фактом: он забрал записку, утром двадцать первого в лаборатории нашли труп… и началась история. Ну и свинью он мне подложил!

— Ты ему неплохо отплатил! — усмехаясь, сказал Аркадий. — Ни за что ни про что вышвырнул человека в чужое будущее.

— Да… И вдобавок в будущее весьма каверзное, — признался я с искренним огорчением. — Разговоров там не оберешься! Как примется за него Линьков…

И тут мы увидели, что к нам идет Борис, вернее, бежит.

112