В Институте Времени идет расследование (С иллюстра - Страница 27

Говорил я при этом, само собой, до предела бессвязно и невыразительно. Линьков очень старался хоть что-то понять, но вскоре оставил эти бесплодные попытки и совсем уж помрачнел. Не то он на меня рассердился, не то на себя, что вот, мол, остался недоучкой и в таких интересных проблемах разобраться не может.

А то, о чем я так бестолково рассказывал Линькову, было, по сути дела, интересным до крайности.

В лаборатории Чернышева занимаются мигающим временем. Занимаются пока в основном теоретически, но если опыты покажут, что гипотеза в принципе верна, то здесь откроются прямо-таки ошеломляющие перспективы. Конечно, наши временные петли для непосвященного человека тоже сплошная фантастика, но мы-то как были в одномерном нашем времени, так и остаемся, сколько бы петель ни накрутили. А то, что они ищут, тоже вроде бы находится в пределах нашей временной оси, однако же…

Мне наконец стало стыдно. Я сделал над собой усилие и по-человечески объяснил Линькову, что педагог я вообще никудышный, а сейчас к тому же не в форме, но все же попробую изложить все заново, по-другому, с грубыми упрощениями, зато довольно наглядно. Линьков тоже, видимо, встряхнулся и ответил с более живыми и теплыми интонациями, что он-де охотно согласится с упрощениями, если это поможет ему понять, в чем суть дела.

— Ладно, — сказал я тогда. — Все мы учили в младенчестве, что между любыми двумя точками на прямой можно указать бесчисленное множество точек. Так вот, представим себе, что наша временная ось является такой прямой. А точки на ней — это мгновения. Сравнение не вполне удачное, ведь точки не имеют протяженности, а время, по-видимому, все-таки квантованно и дробить его до бесконечности нельзя… Ну, мы на это пока не будем обращать внимание. Значит, мы представим себе, что точки — это мгновения, и условно их обозначим как-нибудь… Ну, покрасим, что ли, в три цвета: красная точка, желтая, синяя, потом опять — красная, желтая, синяя… Теперь вообразите, что наш мир — весь мир, понимаете, целиком, со звездами, галактиками, — занимает только красные точки на этой прямой…

Линьков хмыкнул.

— То есть, насколько я понимаю, он существует, прерываясь во времени? Исчезает и появляется? А Другие точки? — спросил он, чуть подумав.

Он заинтересовался, это я видел, но отчужденность не исчезала. Поэтому и заинтересованность он проявлял довольно сдержанно. «Ты же совсем плохо его знаешь, — начал я увещевать себя. — Вообразил, что поникаешь его, и зря, без достаточных оснований. Ты вообще психолог, видимо, никудышный. В Аркадии не смог разобраться после стольких лет дружбы, а где уж тебе Линькова понять за два дня, да еще в таких условиях! Может, он вовсе и не сердится, а чем-то озабочен, думает о своем и только из вежливости старается делать вид, что слушает тебя. И раз уж ты все равно обязан ввести его „в курс дела“, так вводи по мере сил, а психологические изыскания оставь до более подходящего случая».

Словом, я взял себя в руки и заговорил, стараясь не обращать внимания на то, как Линьков смотрит, как слушает, как звучит его голос.

— Мигающее время, конечно, неточный термин. Мигает не само время… Хотя и время — тоже… Вообще-то мигают миры. Но поскольку у каждого мира свое время, то и его можно назвать мигающим. Каждая точка — это свой, особый мир. Вот мы сейчас с вами разговариваем, и этот наш разговор состоит из миллиардов мгновенных «вспышек» — этакий пунктир на временной оси. То мы есть, то нас нет, то мы опять возникаем…

— И промежутки слишком малы, мы не можем их ощутить, они для нас сливаются в непрерывную линию, как кадры в фильме?

— Ну да. Только это, скорее всего, не точечные мгновения, а очень маленькие промежутки. Мы ведь не можем, сколько ни бьемся, зафиксировать процессы со временем меньше, чем ядерная секунда. Не можем даже на уровне элементарных частиц. Что это должно означать? Вполне можно допустить, что ядерная секунда — это неделимая временная единица для нашего мира. Получается очень даже логично: сама природа нашего мира дает нам, так сказать, естественную меру времени, меньше которой быть не может.

Линьков опять задумался, но на этот раз уже явно о мигающих мирах.

— Это звучит здорово! — заявил он, посоображав некоторое время. — То есть я вполне понимаю и принимаю, что наша естественная мера длины, этакий «квант пространства», задается нам, заранее существует в природе в виде размера элементарной частицы. Раз она элементарная, то эту элементарность понять нетрудно. Меньшей длины просто не существует, и бессмысленно спрашивать, что там, внутри элементарной частицы, и из каких частей она состоит. Нет такой длины, которой можно было бы измерить часть элементарной частицы, а поэтому и вопрос о частях этой частицы отпадает. Но что касается квантованности времени — тут вроде никакого физического эквивалента не наблюдается.

— А это и не обязательно, — возразил я. — Могут существовать еще не известные нам простейшие, элементарные процессы — элементарные в том же смысле, что частицы. Такой процесс, следовательно, имеет наименьшую возможную в природе длительность. Если сам процесс физически цельный, неразделимый, тогда и время, которое он занимает, тоже неделимое… И такой процесс как раз будет физическим эквивалентом кванта времени.

— Конечно, вполне можно и так считать, — сказал Линьков. — Но мне лично больше нравится гипотеза с «мигающим временем». Тут эта неделимость выступает как-то более наглядно, более обоснованно, что ли. Но слушайте, каков же механизм этого явления? Уж очень трудно себе представить, что все атомы нашего мира, вся материя непрерывно то целиком исчезает, то снова целиком возникает. Главное, так согласованно! Господь бог, что ли, там сидит и помахивает жезлом, как регулировщик: «Сгинь! Появись! Снова сгинь!»