В Институте Времени идет расследование (С иллюстра - Страница 67

Я вышел из лаборатории, повернул к боковой лестнице. И вдруг мне показалось, что все это уже было. Так же я размышлял, стоя у двери, так же свернул направо и…

Я вдруг вспомнил! Вспомнил — и оглянулся… Показалось мне или вправду кто-то сейчас прошмыгнул мимо нашего коридора к главной лестнице и скользнул по мне испуганным взглядом?

Я не повернул назад, не вышел в главный коридор, чтобы выяснить, было это на самом деле или почудилось мне. Но я уже понял! Это ведь в точности повторялись те события, о которых рассказывали Нина и Чернышев!

Только что я стоял у окна нашей лаборатории, у окна, выходящего на улицу, и свет фонаря падал мне на лицо. Теперь я вышел из лаборатории и пошел к боковой лестнице… И кто-то, проходя мимо нашего коридора, увидел меня в эту минуту. Я снова проделал все то, о чем с недоверием и изумлением узнал сегодня днем в том, прежнем мире. Правда, мои часы показывают более позднее время, но, может быть, в этом мире сейчас именно без пяти одиннадцать?

Но нет, это же невозможно! Это просто какое-то случайное совпадение! Ведь в том двадцатом мая, которое видели Нина и Чернышев, я около одиннадцати сдавал книги в библиотеке, а Аркадий лежал без сознания, уже полумертвый! Если какой-то Борис Стружков и побывал двадцатого мая вечером в лаборатории — в том мире! — то это был не я, а другой Борис Стружков: я ведь об этом ничего и не знал, пока Нина мне не рассказала! А впрочем, пожалуй, я мог ничего и не знать… тогда! Я ведь услышал рассказ Нины до того, как совершил переход в прошлое. Я «тогдашний» еще не догадывался о том, что такой переход возможен, и мог не знать вообще ни о чем, что связано с этим переходом. А вот я «теперешний»…

Да нет, что же получается! Выходит, я должен был попасть в это прошлое раньше, чем я туда попал… раньше, чем понял, как туда можно попасть! Ну, допустим, это фокусы временной петли… Но как мог я — тот же самый я! — потом вернуться в будущее и выслушивать от других рассказы о своих похождениях, сам ничего о них не зная? В то же самое, неизмененное будущее! Ведь я после перехода должен был попасть уже на новую мировую линию!

И потом, если это то самое двадцатое мая, так куда же девался Аркадий? Почему он до сих пор ходит неизвестно где?

Я почувствовал, что у меня голова распухает от всей этой путаницы. С каждым часом, с каждым шагом меня все глубже втягивало в водоворот времени, и я уже не понимал, как я выберусь. Героя Эдгара По, попавшего в гигантскую воронку Мальстрема, спасла наблюдательность и пристрастие к логике: он заметил, что тела цилиндрической формы опускаются гораздо медленнее других, уцепился за бочонок и спасся. А я? За что мне-то уцепиться в этом водовороте времени? Все непрерывно меняется, и я никак не могу уловить логики в этих переменах. Погас глазок на пульте… Исчезла подставка… Аркадий не лежит на диване, а разгуливает по институту… А меня швыряет в этом водовороте, как щепку, перебрасывает неизвестно откуда неизвестно куда, и попробуй тут разберись, за что уцепиться!

Мне уже было все равно, увидит меня кто-нибудь или не увидит. Я быстро сбежал по лестнице и боковым коридором вышел в вестибюль, к главному входу.

При свете уличного фонаря можно было разглядеть стрелки на больших институтских часах. Без десяти десять! А на моих… на моих двадцать шесть первого.

Значит, здесь без десяти десять… Но какого же дня?

Версия умерла — да здравствует версия!

— Это… это что же означает? — спросил Линьков, запинаясь. — Что моя… ну, что та версия… она справедлива?

Он тут нее осознал, что не хочет, что даже боится этого внезапного подтверждения. И по усмешке Шелеста, добродушно-иронической, увидел, что тот понял его страх.

— Ну что вы, Александр Григорьевич! — успокоительно прогудел Шелест. — Ничего даже подобного! Версию вы действительно предложили изящную и рассказали прямо-таки захватывающую историю…

— Но ведь история-то была целиком вымышленная, — сказал Линьков, обретая обычный свой спокойный тон. — А если камера вернулась с нагрузкой, то это будто бы подтверждает…

— Не подтверждает, — возразил Шелест, — наоборот: опровергает!

— Позвольте, — удивился Линьков, — может, я вас неправильно понял? По вашим расчетам вышло, что камера вернулась с человеком, ведь так?

— Ну, не совсем так. По расчетам нельзя установить, был это человек или, допустим, чурбак того же веса. Но поскольку чурбак не может открыть дверь камеры и уйти, а камера пуста…

— Да, действительно, я не сообразил, — смущенно сказал Линьков. — Почему-то я думал, что для перехода нужно одинаковое количество энергии, независимо… Как это я… ведь в пустой камере не совершается работа!

— Почти не совершается, — поправил Шелест. — Все-таки сама камера имеет массу, и подставка — тоже… Но чтобы переместить добавочный груз, конечно, требуется соответственная добавочная энергия. Подсчитал я грубо, разумеется, но сомнений нет: за вычетом обычной мощности, остается как раз такая добавочная, которая в данном режиме нужна для двойного переброса массы килограммов этак восемьдесят.

— Значит, Стружков вернулся? — задумчиво проговорил Линьков. — Странно… Где же он?

— Этого я не знаю. Но ясно, что он вернулся.

— А может, при переходе… Вы уверены, что он, так сказать, жив-здоров?

— Кто ж его знает, — помолчав, ответил Шелест. — Однако ведь он вышел из камеры… и из института. И без посторонней помощи, надо полагать. Странно, конечно, что он до сих пор не показывается…