В Институте Времени идет расследование (С иллюстра - Страница 71

«Будем действовать по порядку, — рассуждал он, спускаясь в вестибюль. — Как он появился, проверим позже. А сейчас попробуем проверить, куда он девался. Шансов на успех тут очень мало, но для порядка надо спросить. Да и с Шелестом мы уговорились, что я пойду на проходную. Правда, мы имели тогда в виду выяснить насчет Стружкова, но это теперь ни к чему. А вот этого нежданного гостя если б засечь… Только вряд ли на проходной о нем хоть что-нибудь знают — ведь не пытался же он пройти через проходную! Вообще-то непонятно, как он выбрался из института? Через забор, что ли? Пожалуй, единственный путь. Через проходную идти нельзя, оставаться до утра в институте тоже нельзя. Можно себе представить, что началось бы, если б его утром обнаружили! Да, но, может, он вообще и не собирался выходить из института? Зачем ему рисковать? И куда идти? Прочел записку Бориса, посмотрел его чертежик, включил камеру — и двинул куда вздумается. Я бы на его месте так и сделал».

Линьков вошел в проходную. Макарыч отложил газету, снял очки в тонкой металлической оправе и с большим интересом поглядел на Линькова.

— Вы ведь вчера вечером тоже дежурили, Василий Макарович, — смущенно покашливая, начал Линьков. — Так вот, я хотел бы, чтобы вы постарались припомнить, не было ли вечером или ночью каких-либо происшествий.

— Происшествий никаких не было! — отрапортовал Макарыч. — Что вы! Какие такие происшествия? Я бы враз доложил, ежели что…

— Ну, ну, — успокоительно сказал Линьков, — вы меня, очевидно, не совсем поняли. Я имею в виду не ЧП, а так, мелочи какие-нибудь… Может, вы шум подозрительный услышали в саду или на улице. Или, может, через забор кто-нибудь перелезал…

— Что вы, что вы! — обиженно сказал Макарыч. — Через забор! Это же и есть ЧП! Ну только кто к нам полезет? Было бы за чем! Ни цветов тут у нас, ничего…

— Значит, ничего такого абсолютно не было ни вечером, ни ночью? — терпеливо спросил Линьков. — Меня, понимаете, всякая мелочь интересует. Ничего не припоминаете?

— Ничего как есть! — со вздохом сожаления ответил Макарыч. — И рад бы для вас припомнить — ну, ничего не было.

— А работал кто-нибудь вечером в институте? — на всякий случай спросил Линьков.

— Двое работали, — охотно ответил Макарыч. — Всего двое. Стружков, значит, и Юрченко. Ну, Юрченко-то сразу ушел, как я на вахту заступил, — может, четверть девятого было, но не больше. А Борис Николаевич, тот допоздна сидел. Самую малость до одиннадцати не дотянул.

— Что-что? — Линькову показалось, что он ослышался.

— Без пяти одиннадцать, говорю, ушел он… может, без трех…

— Стружков ушел без пяти одиннадцать?!

— Ну да. Ай опять с ним что не так?! — ужаснулся дед.

— Нет, нет, все в порядке, — торопливо сказал Линьков. — Просто я не знал, что он вечером был в институте.

— А вам, поди, сказали, что и не был! — с горечью заметил дед. — Ну, это на него кто-то по злобе наговаривает, а вы не верьте! Хороший уж больно парень: серьезный такой, самостоятельный.

— Но вы точно знаете, что это был Стружков? — не удержавшись, спросил Линьков.

— Неужели ж я Бориса Николаича с кем перепутаю! — обиделся дед. — Вышел, гляжу, заморенный, ступает еле-еле, но все равно вежливо так спокойной ночи мне пожелал…

— И пошел? — бессмысленно спросил Линьков.

— И пошел, а как же! — подтвердил дед, с любопытством глядя на него. — Домой пошел, спать. Может, с устатку проспал сегодня? Нету его что-то…

— Нету… спасибо… до свиданья… — совершенно обалдев, пробормотал Линьков и поплелся обратно в институт.

Глава девятая

Вечер был теплый и влажный. Наверное, прошел легкий дождик — плиты мощеной дорожки тускло блестели в полосе света, падавшей из проходной.

Мне вдруг стало страшно идти дальше. Я осторожно приоткрыл дверь проходной и заглянул в щелочку. А, дежурит Макарыч, это хорошо?

Макарыча я люблю: душевный старикан и к науке питает несокрушимое уважение. Особенно к нашей хронофизике. Он вообще-то убежден, что мы работаем в основном над проблемой омоложения и только таимся до поры, потому как еще не все постигли и превзошли. А потом объявимся и полным ходом начнем возвращать людей из преклонного возраста в самый цветущий.

— Работаете всё… — позевывая, прогудел он в желто-белые, прокуренные усищи. — Труженики, ох труженики! Ай вам погулять никогда не хочется? Дело-то молодое!

— Некогда все… — пробормотал я, раздумывая, как бы к нему половчее подступиться, потом сказал проникновенно: — Какие тут гулянки, Василь Макарыч! До того заработаешься, бывает, уж и не понимаешь, на каком ты свете. Вот и сейчас, например, сообразить даже не могу, какое сегодня число. Представляете?

Выговорив все это, я жалобно поглядел на Макарыча. Старик сочувственно закивал.

— Наука… — сказал он добродушно. — В старое время ученые, говорят, и вовсе ничего не соображали в обыкновенной жизни, все равно как младенцы новорожденные. Девятнадцатое у нас сегодня, милок, девятнадцатое мая, да… А через два часа, значит, уже двадцатое будет.

Двадцатое — завтра! Только завтра! Значит, они меня еще на сутки назад швырнули… Зачем же это? Впопыхах, по ошибке, что ли? Я ведь им и отсюда помешать смогу, если правильно разберусь во всем.

Я задумался и перестал было слушать Макарыча, потом снова включился, где-то на полуфразе.

— Иди уж, иди, мил человек, — сочувственно говорил Макарыч. — Прямо лица на тебе нет. И Аркадий твой тоже проходил сейчас, весь черный и с лица спал… Батюшки, думаю… — Тут Макарыч запнулся, поглядел на меня и спросил: — Ай вы с ним поругались?