В Институте Времени идет расследование (С иллюстра - Страница 75

— Анна Николаевна, — спросил я, провожая ее к двери, — а вам этот голос совсем не знаком, который по телефону-то говорил?

— Нет… словно бы нет… — неуверенно ответила она, приостанавливаясь.

— Только, я думаю, он подделывался… нарочно хрипел-то! Может, правда боялся, что я его распознаю. — Она опять испугалась: — Ох, Боря, кто ж это такой? Вы додумались, может?

Я покачал головой.

— Стараюсь додуматься, но пока не выходит, Анна Николаевна…

— Ой, нехорошие какие дела пошли! — тревожно сказала Анна Николаевна. — Боря, дверь-то, дверь не забудьте захлопнуть как следует, а то она отходит! — крикнула она с порога и побежала вниз по лестнице.

Я посмотрел на часы: было без четверти восемь по здешнему времени — я вчера переставил часы, сверившись у Анны Николаевны. И вдруг мне пришло в голову, что свидание-то назначено на восемь утра. Конечно, не вечера, как это я сразу не догадался? Ведь таблетки должны быть у Аркадия к концу рабочего дня, не позже! Но тогда «наше место» скорее всего обозначает тот самый скверик на углу возле института, где мы объяснялись с Ниной… «Наше место»… Кто же мог так говорить?

Кто, кто! Чего уж теперь гадать! «Нашим местом» это было для Аркадия Левицкого и для Бориса Стружкова. И ни для кого больше. Однако же! Вроде бы получается, что я же сам… то есть кто-то из Стружковых… любезно доставил Аркадию яд? Помог осуществить мечту, так сказать? Весело…

Впрочем, думать мне было некогда. Все эти обрывки мыслей мелькали у меня, пока я наспех умывался и приглаживал волосы щеткой Аркадия. Голоден я был зверски, но готовить завтрак было некогда и к тому же я не знал, где чьи продукты лежат в холодильнике. Я схватил со стола Анны Николаевны кусок хлеба и, на ходу заглатывая его, ринулся вниз по лестнице.

Таблетки… он, значит, принесет Аркадию таблетки? Я машинально притронулся к карману куртки — пачечки по-прежнему лежали там. Пачечки, которые я взял вчера… то есть сегодня вечером со стола Аркадия. Но до этого момента теперь остается часов одиннадцать-двенадцать и кто-то еще только собирается передать Аркадию эти самые таблетки…

Вот сейчас я спрячусь в кустах и посмотрю — кто же этот благодетель! А потом выйду, представлюсь и… Ох и выдам же я ему! За все! За таблетки, за Аркадия… за идиотские штучки с хронокамерой, — чтобы разучился живых людей вместе с грязными досками туда-сюда швырять… За Анну Николаевну — тоже… чтобы не разгуливал по чужим квартирам среди ночи, чтобы не хрипел чужим голосом в телефон!

«А если это окажусь я сам?» — подумал я с тревогой. Да-а… тогда придется менять программу на ходу. Самому себе как-то неловко морду бить… А между прочим, никто там и не может появиться, кроме одного из Борисов Стружковых! Никто другой таких подробностей об Аркадии не знает… Нина разве? Но Нина не сумела бы говорить хриплым басом по телефону. А кроме того, она весь вечер проболтала со мной… со мной «здешним»… вернее, «тогдашним»… «теперешним»… Ах, чтоб тебе, ну и путаница! Но, словом, я отлично помню, что девятнадцатого мая мы сидели с Ниной в кафе, а потом до полуночи шатались по улицам и никак она не могла до десяти часов оказаться в квартире Аркадия… Не говоря уж о том, что если б и могла, так зачем ей туда лезть?

Без двух минут восемь я прилег на прохладную зеленую траву за высокими кустами боярышника и тяжело перевел дыхание. Вход в скверик и главная дорожка просматривались отсюда отлично. А за моей спиной поднимался кирпичный брандмауэр трехэтажного дома, так что укрытие было превосходное. Плохо только, что голод мучил меня все сильнее. Ведь со вчерашнего (или с послепослезавтрашнего?) обеда я ничего во рту не держал, кроме этого кусочка хлеба, а он только раззадорил аппетит. Меня мутить начинало с голоду и обо всяких петлях и прочих каверзах времени думать не хотелось… В голову почему-то упорно лезла яичница-глазунья. Уж не знаю, почему именно яичница, но я ее прямо наяву видел: из трех яиц, и вся беленькая такая, пузырчатая, а желтые глазки так и колышутся, а краешки так и подпрыгивают в шипящем масле, золотистые, кружевные, аппетитно хрустящие краешки… Я облизнулся, глотнул слюну и зажмурился от судороги в пустом желудке.

А когда я открыл глаза, то увидел, что по аллее торопливо шагает человек.

Вот так штука! Это был вовсе не Борис! Это был Аркадий!

Я даже за кусты уцепился — показалось, что земля подо мной дрогнула и куда-то поплыла. Я глядел на аллею и пытался сообразить — почему Аркадий, откуда Аркадий, как он узнал?

Что это я какой недогадливый! Он, наверное, заранее сговорился с этим своим «незнакомцем», а тот позвонил утром просто для страховки, не зная, что Аркадий дома не ночует… Постой! Тогда получается, что «незнакомцев» уже двое: один сидел в комнате Аркадия, другой звонил утром? Нет… это мог быть один и тот же! Он не дождался Аркадия, пришлось удирать… утром позвонил. Да, возможно… Но так или иначе, где же он? Аркадий вон ждет не дождется и явно нервничает: то на часы смотрит, то на вход в скверик… даже гримасничает от нетерпения и переминается с ноги на ногу, как застоявшийся конь. Что-то в нем странное, в этом Аркадии, а что — понять невозможно…

Аркадий снова посмотрел на часы и досадливо оскалился. Я тоже глянул на свои часы. Двадцать семь минут девятого! Через три минуты начинается рабочий день в институте. Поэтому Аркадий и нервничает. А «незнакомец»-то, он разве не знает об этом? Знает, конечно, — не зря назначил свидание рядом с институтом, за полчаса до начала работы. Тем более странно… И вообще, куда же он девался? А что, если… что, если… (Я чуть не вскочил, так поразила меня эта мысль.) Что, если я уже начинаю наблюдать «то самое» двадцатое мая со всей его загадочной путаницей? Может быть, «незнакомец» потому и появился в нашей лаборатории после работы, что утром они с Аркадием не смогли встретиться?